18 апреля 1993 года в Оптиной пустыни Пасхальную ночь было совершено чудовищное злодеяние – убиты иеромонах Василий и иноки Трофим и Ферапонт. Далеко не все знают, что отец Василий, уже, будучи монахом, готовил к публикации творений святых отцов и русских философов в «Психологическом журнале» Академии Наук. В начале 1990-х любая публикация такого рода воспринималась как откровение, как глоток свежего воздуха. Так же как в XIX веке для русского образованного общества были откровением книги об умной молитве, которые выходили в Оптиной. О том, каким был иеромонах Василий (Росляков), каково с ним было работать вместе, и какая атмосфера была в Пустыни в начале 1990-х воспоминает Наталия ШАЛАШНИКОВА, в то время ответственный секретарь «Психологического журнала».

о. Василий у могил Старцев

18 апреля – печально памятная дата для Оптиной Пустыни. В 1993 году в Пасхальную ночь в монастыре были убиты иеромонах Василий и иноки Трофим и Ферапонт.

Об этом трагическом событии написано много статей в газетах и журналах, искренняя и трогательная книга «Пасха Красная» Н.А. Павловой и другие. Все они содержат жизнеописание убиенных Оптинских мучеников, а также рассказы родных и близких, друзей и знакомых о встречах, общих делах и совместной работе.

Именно о такой работе с иеромонахом Василием я и хочу рассказать. Раньше об этом я не говорила, т.к. не считала участие отца Василия в нашем общем деле чем-то особенным. Но, проходит время, и, как это часто бывает, происходит «переоценка ценностей». Память оживает,и, постепенно, мнение мое изменяется. А теперь надо вернуться в далекий 1990 год, и многое станет ясным. Сейчас то время называют «лихие 90-е». Но тогда, то, что происходило, то, что мы чувствовали, называли «дух возрождения», «глоток свободы», вольный ветер».

Да, можно сказать, что общество освободилось от стереотипов в сознании, навязанных ортодоксальным материализмом, вопрос о духовном начале в человеке приобретал свой смысл и актуальность.

В то время я работала ответственным секретарем редколлегии «Психологического журнала» Академии Наук. На заседаниях редколлегии обсуждались вопросы «заполнения духовного вакуума» и было принято мое предложение о введении новой рубрики для публикаций фрагментов из неизданных в нашей стране трудов православных философов и ученых, а также из рукописного наследия Оптинских старцев. Так возникла необходимость побывать в Оптиной Пустыни.

Главный редактор журнала, видный отечественный психолог, Андрей Владимирович Брушлинский четко понимал, насколько ценным может стать для духовного развития людей рассказ о христианском совершенстве. Он поддержал мою идею – пригласить для работы в этой рубрике оптинских монахов.

Мы подготовили письмо настоятелю монастыря Свято-Введенской Оптиной Пустыни архимандриту Евлогию (Смирнову). Письмо содержало просьбу о помощи нашему журналу в опубликовании материалов, имеющихся в монастырской библиотеке, способствующих возрождению духовности в обществе, а также просвещению в области истории и философии Русской Православной Церкви. С этим письмом я приехала в монастырь.

Итак, 1990-й год, начало осени. Погода прекрасная; дорога, природа, сосны до небес. Но самое главное-люди! Множество людей, в основном молодых, занятых работой самой разнообразной, и имеющих одну цель: возродить, восстановить Оптину, поддержать и укрепить веру в то, что жизнь наша изменится к лучшему. Обстановка всеобщего подъема, проявления внимания, взаимопомощи, доверия и радости от общения и осознания пользы своего дела – все это создавало ощущение истинной свободы, и «ветер перемен» кружил голову! И дело спорилось!

Сейчас, проходя по монастырским дорожкам, видя стройные здания храмов, золотые купола с сияющими крестами, трудно представить, что здесь было 20 лет назад. Храм, в котором шли службы – Введенский. Полуразрушены Казанский и Марии Египетской. Работа предстояла огромная! Ведь еще недавно на территории монастыря был «Сельхозтехникум». И я помню, какой была Оптина, т.к. в 1973 г. все показала нам автобусная экскурсия с завлекающим названием: «Калуга Циолковского, Оптина Пустынь Достоевского». Да… В скиту был литературный музей, а во Введенском соборе на токарных, фрезерных и еще каких-то станках работали ребята; в Казанском прямо через проем алтаря въезжал трактор. Ну, а в Трапезной был клуб с кино и танцами. Так все и было…

И вот теперь. 1990 год и все вокруг изменилось. Это результат активной, бескорыстной работы многих людей приехавших в Оптину по зову сердца.

Мне очень хотелось трудиться вместе со всеми, но я понимала, что мой вклад-это публикация в «Психологическом журнале» материалов, способствующих возрождению духовности в обществе. Для участия оптинских монахов в подготовке таких материалов необходимо было получить разрешение архимандрита Евлогия.

Святые врата, фото начала 1990-х гг.

Я очень волновалась, так как видела, как заняты Оптинские насельники.

Думала, что отец Евлогий не сможет мне помочь: просто у него много более важных дел.

Я исповедовалась, причастилась, помолилась преподобному Амвросию Оптинскому и пошла к архимандриту Евлогию. А все, что произошло дальше, я до сих пор вспоминаю как чудо!

Отец Евлогий очень радушно меня принял, нисколько не удивился просьбе о помощи в работе для журнала, а, наоборот – сказал, что понимает, как важны и своевременны будут такие публикации. Он пригласил меня придти завтра и обещал подыскать мне помощников.

На другой день отец Евлогий познакомил меня с помощниками – иеромонахом Ипатием (Хвостенко), иеродиаконом Василием (Росляковым) и послушником Евгением Лукьяновым – и объяснил, почему их выбрал для этой работы. Он отметил их знание основ святоотеческих учений и способность четкого изложения православных догматов. Особые слова были сказаны об отце Василии: выпускник факультета журналистики МГУ, еще до открытия Оптиной пустыни он имел желание работать в православном журнале.

Сам отец Василий сказал, что с радостью принял предложение сотрудничать в новой рубрике «Психологического журнала» и готов отдать свои знания на пользу такого благого начинания: донесения до научной аудитории основательно забытой свято-отеческой традиции. А я поняла, что задуманное дело у нас получится.

Иеромонах Василий (Росляков). Беседы с паломниками.

Архимандрит Евлогий отметил, насколько такая просветительская работа в академическом журнале важна и своевременна, и предложил в качестве первой публикации обсудить некоторые вопросы, затронутые в работе архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого, в то время еще не прославленного) «Дух, душа, тело». Далее отец наместник посоветовал нам отправиться в библиотеку, разрешил мне пользоваться книгами и благословил всех нас на труд, сказав, что будет ждать через два дня с отчетом. Мы пошли в библиотеку, обсуждая по дороге название новой рубрики. Отец Ипатий предложил: «Христианская антропология». Отец Василий не согласился: «Слишком научно». Мы с Евгением просили учесть «духовный опыт». Пока ничего не получалось.

Когда мы вошли в библиотеку и увидели пустые полки, а на полу – груды книг, отец Василий произнес: «Ну вот, сейчас мы будем искать «сокровища духовного опыта»- что и стало названием рубрики.

Теперь надо было найти книгу архиепископа Луки «Дух, душа, тело». Но, увы: то, что мы отыскали, книгой назвать было нельзя: в папке для бумаг пачка тонких листков с напечатанным на машинке текстом с пропусками и ошибками, кое-где даже без нумерации страниц.

Честно говоря, я подумала, что надо переключиться на что-то другое. Но отец Василий решил, что рано плакать. «Надо собраться, вздрогнуть и сосредоточиться!» – это его слова. Мы так и сделали и составили план работы с этой «книгой», выделив главу: «Мозг и дух. Дух в природе». Отец Василий предложил начать с краткого биографического очерка ученого-богослова архиепископа Луки и обещал быстро подготовить его. Мы опять воспрянули духом, но ненадолго — собрать текст книги было невозможно. Отец Василий предложил поискать среди рассыпанных на полу книг что-нибудь взамен, и идти к отцу-наместнику с новым вариантом. Он считал, что много полезного можно почерпнуть в малоизвестных наставлениях и поучениях из рукописного наследия Оптинских старцев и подвижников благочестия.

Отец Василий подвел итоги наших поисков, и мы решили, что готовы идти к отцу-наместнику с отчетом.

На следующий день мы опять собрались в библиотеке. И отец Василий, и послушник Евгений (тоже выпускник МГУ, физик) предложили рассмотреть как вариант, гоголевский текст «О тех душевных расположениях и недостатках наших, которые производят в нас смущение и мешают нам пребывать в спокойном состоянии», ранее полностью неопубликованный.

Архимандрит Евлогий внимательно нас выслушал, посмотрел с сожалением на папку с текстом «Дух, душа, тело» и согласился с мнением, высказанным о.Василием по поводу подготовки к публикации гоголевского текста.

Таким образом, был решен вопрос о первой публикации в «Психологическом журнале». Вот, что получилось: название рубрики: «Сокровища духовного опыта »; введение с обоснованием публикаций, которые мы написали с отцом Василием; текст Н.В. Гоголя, впервые публикуемый полностью; комментарии филолога В.А. Воропаева, психолога В.А. Елисеева; и, главное-участие Оптинского наследия — мнение отца Ипатия и послушника Евгения. (ПЖ, т.12, №3 1991 г.).

Так, с помощью иноков Оптиной пустыни и по благословению отца-наместника, мы работали вместе почти 3 года. Было издано 7 материалов.

В 1990 г. вместе с отцом Василием, отцом Ипатием и послушником Евгением был составлен перспективный план будущих публикаций. Цель наших стараний – дать возможность узнать христианскую антропологию полнее и глубже. Поэтому в план были включены фрагменты из не изданного в то время труда архиепископа Луки «Дух, душа, тело», из не переиздававшегося с 1908 г. сочинения святителя Феофана Затворника «Путь ко спасению», из трудов святителя Игнатия Брянчанинова «Аскетические опыты», свято-отеческого наследия Исаака Сирина, Григория Синаита, Нила Сорского, а также малоизвестных наставлений и поучений из рукописного наследия Оптинских старцев.

В Москве началась активная работа. Вместе с Евгением Лукьяновым мы старались следовать задуманному плану.

Когда отец Евлогий был рукоположен во епископа Владимирского и Суздальского, мы, по совету отца Василия, поехали к нему во Владимир, чтобы показать первые результаты начатого с его помощью труда. Бло это в 1991 году. Владыка улыбаясь принял нас, одобряя общую идею первой публикации «Ключ к душе человека» по гоголевскому тексту и дал доброе напутствие на дальнейшую работу.

А мы с отцом Василием продолжали сотрудничать. В ПЖ №6 т.12 за 1991 г. был опубликован материал «Три стороны жизни душевной» по учению святителя Феофана Затворника. Когда мы готовили комментарии к тексту, отец Василий подчеркнул, как важны для публикации в «Психологическом журнале» откровения святителя Феофана о желании создать раздел — религиозную психологию, т.к. программа этой психологии должна была отразить состав человеческого естества.

В 1992 г. мы снова в Оптиной Пустыни, присутствовали в скиту на водосвятном молебне. Потом вместе с отцом Василием и послушником Евгением обсуждаем возможные варианты для «Сокровищ духовного опыта». Тогда отец Василий предложил обратиться к трудам известных православных философов Н.А Бердяева, И.А. Ильина, И.М. Андреева. Как и прежде, совет его был очень разумным, и работа получилась интересной.

Водосвятный молебен в Скиту совершает игумен Илиан (Ноздрин, ныне схиархимандрит Илий). Справа иеродиакон Василий (Росляков)

Мы долго гуляли по монастырскому саду, любовались цветами-флоксами и хризантемами. Отец Василий, обычно сдержанный и немногословный, улыбнулся и сказал, что в окружении такой красоты, покоя и доброты, он чувствует себя способным приносить пользу и рад тому, что мы с послушником Евгением разделяем его взгляды. Мы поблагодарили его за участие в работе для журнала, рассказали, что готовим к публикации по его совету очерк « О психологической природе нравственного чувства» (по трудам профессора Н.М. Андреева). Отец Василий сказал, что всегда рад помочь нам и словом, и делом; но просил, как и раньше, не включать его в число авторов. Мы долго ходили по дорожкам сада, сидели на скамейке около звонницы. Отец Василий предложил вернуться к работе архиепископа Луки «Дух, душа, тело», т.к. вышла из печати наконец-то полная книга, и мы сможем выполнить то, что обещали Владыке Евлогию в самом начале работы в рубрике «Сокровища духовного опыта».

Но кто же мог знать, что это был наш последний разговор!

Крестный ход на Пасху 1993 года. Последние часы жизни о. Василия.

В «Психологическом журнале» №4 за 1993 г. вышел подготовленный вместе с отцом Василием материал по трудам Н.М. Андреева. Публикацию завершили слова владыки Евлогия, посвященные памяти иеромонаха Василия: «Чудовищное злодеяние в Пасхальную ночь 1993 г. оборвало жизнь одного из лучших духовников и проповедников Оптиной Пустыни. Утешением нашей скорби может служить надежда на то, что свет его жизни будет сиять вечно, согревая наши души добротой, верой и любовью.

Отпевание убиенных оптинских братий. 1993 год. Введенский собор Оптиной Пустыни.

Часовня на месте погребения убиенных оптинских братий

Внутренний вид часовни

Фото сайта optina.ru
Наталия ШАЛАШНИКОВА, журнал Нескучный сад

Фильм из цикла «СВЯТЫЕ». «Монахи, приговоренные к смерти» (2010)

Информация о фильме
Название : СВЯТЫЕ
Оригинальное название : Монахи, приговоренные к смерти
Год выхода : 2010
Жанр : Документальный цикл
Режиссер : Денис Красильников
Ведущий : Илья Михайлов-Соболевский
Эксперт : Аркадий Тарасов

О фильме : Документальный цикл-расследование «Святые» расскажет об удивительных судьбах людей, чья жизнь до сих пор окутана ореолом тайны. Ведущие программы — кандидат исторических наук Аркадий Тарасов и журналист Илья Михайлов-Соболевский находят удивительные факты биографии русских святых, общаются с родственниками и очевидцами чудес, которые они совершали и посещают святые места. В праздник Пасхи 1993-го года на территории Оптиной пустыни было совершено тройное убийство. На месте преступления оперативники нашли оружие — самодельный меч и кинжал с цифрами 666. Несмотря на прошедшие годы в этом деле остается много вопросов. Ведущий программы Илья Михайлов-Соболевский проводит собственное расследование этого загадочного преступления. Он пытается выяснить, кому было необходимо убивать звонаря и двух монахов? И почему погибших в народе прославляют как святых?

ПОГИБШИЕ ЗА ВЕРУ

Информация о фильме
Название: ПОГИБШИЕ ЗА ВЕРУ
Оригинальное название: Погибшие за веру. Оптинские новомученики
Год выхода : 2010
Жанр: Документальный
Страна: Россия
Режиссер: Дмитрий Мартынов
Производство: Телеканал «НТВ»

О фильме:
Фильм расказывает о священнослужителях убитых в России. За последние 20 лет убили 26 священников и два инока. Ни где в мире такой статистики нет. Убийство священнослужителей это не только преступление против закона, в большей мере это преступление против Бога. И когда Церковь канонизирует мучеников, простые люди теряют самых светлых и чистых людей.

Первое громкое преступлением против священнослужителей в новой России произошло 9 сентября 1990 года, когда на тропинке к железнодорожной станции «Семхоз» был убит протоирей Александр Мень. 18 апреля 1993 года в Оптиной пустыни сразу после пасхальной службы житель соседнего села, переодевшись паломником, проник в монастырь и нанес смертельные ножевые ранения трем монахам: инокам Ферапонту и Трофиму и иеромонаху Василию. А 19 ноября 2009 года в московском храме Апостола Фомы на улице Кантемировской неизвестный в маске расстрелял настоятеля Даниила Сысоева. В конце 80-х Даниил был одним из первых священнослужителей, приехавших в Оптину пустынь. Вместе с отцом Василием они начинали поднимать обитель и вместе приняли мученический венец - с разницей в шестнадцать лет…

Пасха 1993 года в Оптиной Пустыни началась, как обычно, с пасхальной полунощницы, за ней был крестный ход в Иоанно-Предтеченский скит. Служба закончилась в шестом часу утра, и братия пошла разговляться в трапезную. После трапезы иноки Трофим и Ферапонт вернулись на монастырскую звонницу - возвещать всем людям радость о Христе Воскресшем. Буквально через десять минут пасхальный звон оборвался. Выбежавшие насельники в предрассветных сумерках увидели на помосте звонницы двоих иноков. Оба лежали неподвижно. Третьим был иеромонах Василий, направлявшийся исповедовать богомольцев на скитской Литургии, которая началась в шесть утра…Кто-то из паломников видел подбегавшего к звонарям человека в шинели. На крыше сарая, стоящего у восточной стены монастыря, обнаружили следы, рядом с сараем валялась шинель. Когда её подняли, с внутренней стороны увидели небольшой кинжал. Лезвие было блестящим. Возникло ощущение какой-то нереальности: не мог же убийца успеть вытереть его до блеска, да и зачем ему могло это понадобиться? Но тут под стеной деревянного двухэтажного флигеля, что между сараем и скитской башней, нашли огромный окровавленный меч…

Просмотрено (6423) раз

В 1993 г. в этот день в Пасхальную ночь сатанистом совершено ритуальное убийство трех монахов Оптиной Пустыни: иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта

фильм: И между Небом и Землей

Житие мучеников: Оптина Пустынь

Радостный пасхальный звон неожиданно перешел в набат. Это старший звонарь Трофим, пронзенный ритуальным ножом, «восстав из мертвых», подтянулся на веревках и ударил в набат, раскачивая колокола уже мертвым телом. Мгновением раньше молча упал инок Ферапонт, получив страшный удар в спину.

Отец Василий спешил на Литургию в Скит, когда убийца нанес ему смертельную рану, перерезав все внутренние органы. Неожиданная свидетельница-девочка своим чистым взором увидела, что от упавшего иеромонаха в сторону забора метнулась тень черного страшного зверя... В дневнике о. Василия нашли запись из письма сщмч. Игнатия Богоносца: «Молю вас да не безвременною любовию меня удержите, оставите мя снедь быти зверем, имиже Богу достигнута возмогу»...

Но время ранней Литургии в день Светлого Христова Воскресения 18 апреля 1993 г. в скитский храм даже не вбежал, а как бы вполз послушник Е., оглушив всех страшной вестью: «Братиков убили!» Вскоре вся православная Россия узнала: после ночной Пасхальной службы рука сатаниста 60-сантиметровым ножом с гравировкой «666» прервала жизнь трех Оптинских насельников: иеромонаха Василия (Рослякова), инока Трофима (Татарникова) и инока Ферапонта (Пушкарева). Казалось, они ничем не отличались от других братий монастыря. Однако внутренняя жизнь тех, кто уходит из мира и посвящает себя только Единому Владыке и Господу нашему Иисусу Христу, - тайна, неведомая даже близким. И потому не случайно именно их Господь избрал сподобиться мученического венца - «самого большого счастья в этой земной жизни» (свт. Иоанн Златоуст).

Какими же они были? Молчаливый молитвенник инок Ферапонт. Всех любящий, безотказный, мастер на все руки инок Трофим, которого знавшие его называли ласково Трофимушка. Сосредоточенный, самоуглубленный иеромонах Василий.

Разными путями пришли они к Богу, но у каждого был миг, когда душа вдруг познала Истину, о чем будущий инок Трофим, переполненный радостью откровения, однажды воскликнул: «Нашел!»

Неприметный сибиряк Владимир Пушкарев был облачен подрясник и стал иноком Ферапонтом в день памяти сорока Севастийских мучеников, когда отец Василий говорил на проповеди: «Кровь мучеников и поныне льется за наши грехи. Бесы не могут видеть крови мучеников, ибо она сияет ярче солнца звезд, попаляя их. Сейчас мученики нам помогают, а на Страшном Суде будут нас обличать, ибо до скончания века действу закон крови: даждь кровь и приими Дух»...

У инока Ферапонта была такая жажда молитвы, что ее не насыщали даже долгие монастырские службы. Одна монахиня рассказала, как она, когда была паломницей, увидела однажды стоящего на коленях, под мокрым снегом о. Ферапонта. Через полчаса, выглянув в окно, она застала ту же картину, отметив, что инок мерно перебирает четки. Невероятно, но и через два часа она вновь увидела его, павшего молитвенно ниц, уже припорошенного снегом.

В последние дни Великого Поста, перед смертью, этот молчальник вообще не ложился спать. Молился ночами. Тайну своей напряженной молитвенной жизни он унес с собой в вечность, но мы запомнили его слова: «Да, наши грехи можно только кровью смыть».

«Трофим был духовный Илья Муромец и так по-богатырски щедро изливал на всех свою любовь, что каждый считал его своим другом», - вспоминал об иноке Трофиме один трудник. «Он каждому был брат, помощник, родня», - отзывался о нем игумен Владимир. «Трофим был истинный монах - тайный, внутренний, а внешней набожности и фарисейства в нем и тени не было… Он любил Бога и всех людей!.. Плохих для него на земле не было», - говорил другой паломник.

И никто при его жизни не знал, что он был тайный аскет, но аскет радостный и являющий своей жизнью то торжество духа над плотью, когда, по словам св. прав. Иоанна Кронштадтского, «душа носит тело свое».

Отец Василий, в миру Игорь Росляков, до Оптиной был известным спортсменом-ватерполистом. Господь наделил его многими талантами. Сохранившиеся дневники, стихи выдают в нем человека удивительно способного к слову. Его последний дневник оборвался на записи: «Духом Святым мы познаем Бога. Это новый, неведомый нам орган, данный нам Господом для познания Его любви и Его благости... Это как если бы тебе дали крылья и ска зали: а теперь можешь летать по вселенной. Дух Святый - это крылья души». Неужели так можно писать, не познав?

«Его жизнь была столь стремительным восхождением к Богу - вспоминает иконописец П., - что в душе жил холодок: а вдруг сорвется на крутизне?». Узнав об убийстве о. Василия этот иконописец потрясении воскликнул: «Отец, ты дошел. Ты победил, отец!»

Трое Оптинцев победили...

По молитвам Святых Старцев Оптинских Благословенная Обитель уже через пять лет после ее возвращения Православной Церкви духовно взрастила новомучеников, своею кровию омывших не только свои грехи. Правильно понимая случившееся, один из отцов, который служил в Скиту в то время, когда пришло известие об убийстве, сказал со слезами на глазах: «Слава Тебе, Господи, что посетил Оптину Своею милостью».

Православные люди сразу стали почитать убиенных в Святую ночь. На их могилках (в юго-восточной части монастыря) всегда много цветов, зажжены свечи; известно множество случаев исцелений при молитвенном обращении к ним. Сейчас над их могилами возведена часовня.

Весной девяносто третьего ужасное известие о пасхальном убийстве в Оптиной пустыни троих насельников монастыря — иеромонаха отца Василия, инока Трофима и инока Ферапонта — заставило содрогнуться не только верующую Россию, но всех, кто услышал или прочел об этом тройном убийстве, совершенном сатанистом Николаем Аверинцевым. Но никто и никогда до недавнего времени не рассказывал о том, что именно предшествовало появлению этих новомучеников, что происходило до и после убийства в самой Оптиной. Возможно, потому, что по-настоящему верующие люди в принципе не любят говорить о чудесных явлениях, свидетелями которых оказываются. А происходило там еще в канун Пасхи именно то, что трактовалось в религиозной мистике всегда как знамение…

По свидетельствам очевидцев, на ту Пасху и перед ней вообще происходило много странного. Вся Оптина была, в частности, окутана каким-то маревом, от которого дрожали и двоились в двух шагах от наблюдателя предметы. Насторожила и история о том, как не были подпущены к месту грядущей трагедии дети.

На каждую Пасху в Оптину пустынь (к тому времени уже традиционно) приезжали ребятишки из Московской православной гимназии. Так должно было произойти и тогда, в 93-м. Дети уже находились в автобусе, готовом тронуться с места, когда движок внезапно заглох. Многочисленные попытки запустить его не только ни к чему не привели, но и время было упущено, сделало поездку невозможной. Когда же после Пасхи вызвали автомеханика, автобус оказался исправен полностью, его движок заводился с пол-оборота. Столь странная Пасха в Оптиной была до этого всего один раз — перед Чернобылем…

Наконец, произошла еще одна совершенно невероятная история с одним из будущих новомучеников — отцом Трофимом, который был, помимо всего прочего, еще и звонарем Оптиной пустыни.

Люди верующие хорошо знают, что в Страстную пятницу, в три часа пополудни — то есть в час Распятия Христа и выноса Плащаницы — хоть ненадолго, но непременно меркнет солнце, а по земле проносится гулкий порыв ветра, вздымающий в воздух стаи кричащих птиц… Душу религиозного человека в этот момент охватывает особенно острая, скорбная тоска…

…Сказать об отце Трофиме, что он был верующим — значит не сказать о нем ничего: его вера была такой силы, на какую способны только души святых. Это нужно знать, чтобы понять, насколько невероятным было то, что случилось в момент выноса Плащаницы, который происходит под специальный погребальный звон. Так вот: монах Трофим, старший, опытнейший звонарь Оптиной, первым вскинувший руки к колоколам, в этот скорбный момент неожиданно вызвонил… пасхальный звон вместо погребального!

Когда его вызвали для объяснения к наместнику, он лишь растерянно каялся, не в силах объяснить, как такое могло случиться… Объяснилось все позже, когда монахи подняли на плечи три гроба, и именно под пасхальный звон хоронили погибших…

О своей близкой смерти отец Трофим знал — как знали заранее о своей кончине все святые. Вот что рассказывает иконописец Тамара Мушкетова, записавшая это в своем дневнике. За год до Пасхи 1993 года она с сестрами пошла к озеру, расположенному рядом с Оптиной, чтобы набрать сосновых почек для чая. Там и столкнулись девушки с монахом Трофимом. Стоя на берегу, тот с восхищением смотрел на озеро: «Красота какая, — улыбнулся он, — не наглядишься. А жить осталось год…» Тамара удивилась: «Простите, отец Трофим, но я смотрю на жизнь более оптимистично». Что касается оптимизма, примерно в то же время отец Трофим сказал как-то приунывшей паломнице: «Лена, чего киснешь? Жить осталось так мало, может быть, год. Унывать уже некогда. Радуйся!» — и подарил ей букет только что собранных полевых цветов.

Наконец, за неделю до гибели он отдал знакомому хранившиеся у него документы паломника Николая Р., сказав: «Отдашь ему, когда вернется в монастырь». Николай вернулся в Оптину уже после убийства…

Тем не менее, несмотря на предчувствие своего скорого конца, по свидетельству решительно всех, кто знал отца Трофима, радость и доброта буквально бурлили в нем. И в каждом из трех убиенных жила убежденность, что рано или поздно им — и отцу Трофиму, и отцу Василию, и отцу Ферапонту придется пострадать за Христа.

«Братиков убили!..»

Убийство в Оптиной было расчетливым и тщательно подготовленным — даже если не иметь в виду специально выкованный Аверинцевым и украшенный знаком «сатана-666» меч. Местные жители вспоминают, как перед Пасхой убийца приходил в монастырь, сидел на корточках у звонницы, изучая позы звонарей, по-хозяйски осматривая входы и выходы.

Вспоминает ту пасхальную ночь иеромонах Михаил: «В шесть часов утра в скиту началась литургия, и я обратил внимание на то, что отец Василий, который должен был исповедовать, почему-то задерживается. Вдруг в алтарь даже не вошел, а как-то по стенке вполз послушник Евгений и говорит: «Батюшка, помяните новопреставленных убиенных иноков Трофима и Ферапонта. И помолитесь о здравии иеромонаха Василия. Он тяжело ранен». И тут же мой иеродиакон Иларион, качнувшись, начинает оседать, захлебываясь от слез… На службу он так и не смог выйти — вышел за него отец Рафаил… И только тут до меня дошло, почему мне все чудилась какая-то странность: в пасхальную ночь колокола Оптиной молчали!..»

Примерно в это же время рядом с монастырем то же самое вдруг заметили миряне православной общины, собравшиеся за пасхальным столом. В момент, когда воздух должен гудеть от благовеста — тишина. Кто-то вдруг спросил: «Почему молчит Оптина?» И словно в ответ — отчаянный крик за окнами: «Братиков убили! Убили братиков!..»

…За несколько минут до шести утра двор монастыря опустел: кто-то ушел на раннюю литургию, кто-то — в скит. Последним уходил Игумен Александр: «Обернувшись, я увидел, как из своей кельи торопливо спускается монах Трофим — радостный, сияющий, как всегда не идущий даже, а бегущий: «Батюшка, — говорит, — благословите, иду звонить…» Я глянул на пустую звонницу, спрашиваю: «Да как же ты будешь один-то звонить?» — «Ничего, сейчас кто-нибудь подойдет!» И почти тут же появился монах Ферапонт, оба направились к звоннице, не подозревая, что там затаился убийца…»

Их обоих он заколол в спину: вначале инока Ферапонта, вслед за ним — Трофима… Уже смертельно раненный, инок Трофим из последних, сверхъестественных сил подтянулся на веревках к колоколам и ударил в набат, раскачивая колокола уже мертвым телом: и в последние секунды жизни он думал о людях, которых любил, в самой смерти восстал на их защиту, предупреждая обитель, поднимая по тревоге монастырь.

У колоколов — свой язык. Иеромонах Василий шел в это время исповедовать в скит, но услышав зов набата, повернул к колоколам, навстречу убийце… Все было просчитано Аверинцевым, кроме одного: той любви монаха Трофима к людям, которая дала ему возможность ударить в набат вопреки смерти. С этого мгновения появляются свидетели преступления. Три женщины, шедшие на хоздвор за молоком: они видели, как упал Трофим, как умолкли колокола, как сумел он дотянуться до них, как вновь упал. Видели, как перемахнул через штакетник звонницы и побежал прочь невысокий «паломник» в черном, не подозревая, что видят убийцу. Разве могла прийти в первое мирное пасхальное утро в голову мысль об убийстве?!

Отец Василий, двинувшийся к звоннице на зов набата, встретился с преступником лицом к лицу. Еще две паломницы видели, что между ними состоялся какой-то короткий разговор, после чего отец Василий доверчиво повернулся к Аверинцеву спиной… В следующее мгновение он упал, обливаясь кровью.

Первой к нему подбежала 12-летняя девочка — Наташа Попова. Зрение у нее стопроцентное, но увидела она нечто невероятное: отец Василий падает, а в сторону от него метнулся страшный черный зверь, взбежал по расположенной рядом лесенкой поленнице, перемахнул через стену и скрылся из монастыря… «Батюшка, — спрашивала потом девочка у старца, — почему вместо человека я увидела зверя?» — «Да ведь сила-то звериная, сатанинская, — ответил старец. — Вот душа и увидела это».

…Отец Василий, получивший смертельное ранение, скончался спустя час. Оптина пустынь застыла от горя, молчали ее онемевшие колокола.

Иноку Ферапонту, в миру Пушкареву Владимиру Леонидовичу, на момент гибели было 37 лет. За плечами — срочная и сверхсрочная служба в армии, учеба в лесном техникуме, работа в лесхозе на Байкале. В Оптину пришел пешком летом 1990 года.

Иноку Трофиму, в миру Леониду Ивановичу Татарникову, на момент гибели было 39 лет. Сибиряк, из многодетной семьи. В монастырь пришел в 36 лет.

Отец Василий, в миру Игорь Иванович Росляков, погиб в 33 года… Имя спортсмена Игоря Рослякова прекрасно знали все любители спорта: он был настоящей звездой, объездил полмира. Учился на журналиста, писал стихи… У каждого человека — свой путь к Богу. Его путь начался еще до Оптиной, куда он приехал в числе первых — тех, кто восстанавливал ее в буквальном смысле из развалин осенью 1988 года.

Чудотворения

Член Союза писателей России Нина Попова, собравшая свидетельства и выпустившая книгу о залитой кровью оптинской Пасхе девяносто третьего года, очень мало говорит о тех чудесах, которые последовали за трагедией. Как уже упоминалось, верующие люди предпочитают не сосредотачиваться на этой стороне религии. И не только потому, что она наиболее таинственна, а следовательно, наиболее интимна, но еще и потому, что пересказ чудес и даже тот факт, что свидетелем чуда становится атеист, не приводит, как и предсказывал еще две тысячи лет назад Иисус Христос, человека к Богу…

Далеко ходить за примерами не надо. Миллионы людей стали за эти годы свидетелями чуда схождения Благодатного Огня на Гроб Господень на православную Пасху. Но многих ли из тех, кто приехал в Иерусалим из любопытства, это привело в христианство? И много ли, наконец, имен католиков-христиан мы знаем, перешедших в православие после того, как собственными глазами увидели, что именно на православную Пасху, по молитве православного Патриарха сходит Огонь?.. Ответ прост: ни одного!

Вот поэтому-то приведем лишь краткий перечень чудотворений, связанных с именами оптинских новомучеников. Почти сразу начались чудесные исцеления на могилах убитых. Постоянно мироточит крест отца Василия. Прибирая залитую кровью колокольню, монахи вынуждены были аккуратно стесать насквозь пропитанный ею пол, точно так же собрали и пропитанную кровью землю на месте гибели отца Василия… И эту земельку, и окровавленные щепочки разобрали прихожане монастыря и паломники: они благоухают по сей день в самых разных уголках России.

На могилах убиенных нуждающиеся в исцелении получают его и сегодня. Вот всего один случай, рассказанный монахиней Георгией, тогда просто Людмилой Толстиковой.

«24 октября 1998 года, на Собор оптинских старцев я пришла на могилы новомучеников. Тут приходит паломник, как-то странно и неловко прижимая к себе листочек бумаги, просит меня набрать земельки с их могил. «А сами?» — спрашиваю. Тут глянула на его руки и сразу устыдилась: кисти рук восковые, неподвижные… И тут он наклоняется к могилке отца Василия, прижимает руки, водит ими по земле…

Вдруг как засмеется: «Смотрите, они ожили, а врачи хотели мне их отнять!.. Гляжу — впрямь розовые, живые пальцы… У меня даже слезы из глаз брызнули: «Напишите о вашем исцелении!..» — «Лучше вы, — говорит, — вот мой адрес: Калужская область, Кировский район, п/о Мало-Песочное, Акимов Алексей Николаевич». Позже он и письмо прислал, и справку от врача: диагноз «омертвение тканей» восстановление рук исключал…

Это — к вопросу о той Пасхальной Радости, которую так ждут из года в год православные христиане от главного праздника церковного года. Вот она — радость, родившаяся из скорби: появление святых новомучеников в нашу жестокую эпоху. Своей мученической гибелью монахи Трофим, Василий и Ферапонт в очередной раз повергли скептиков, пополнив собой сонм русских святых. Со всей России съехались тогда на их погребение лучшие ее звонари, всю Светлую неделю не умолкал над Оптиной, как и положено, пасхальный звон. Со всей России с того момента и по сей день не иссякает к их могилам паломничество жаждущих исцеления и помощи в своих бедах. И они ее получают. Вместе с той Пасхальной Радостью, которая всегда рядом с нами, если сами мы способны увидеть ее и воспринять…
Что касается знамений, напомним: спустя ровно полгода после Пасхи 1993-го, на Белый дом двинулись танки. Россия вступила в новую эпоху… Как же хочется верить, что все-таки — не последнюю!
Мария Ветрова

«Я ХОТЕЛ БЫ УМЕРЕТЬ НА ПАСХУ…»

Многие до сих пор, в простоте душевной, полагают, что в монахи идут только темные, необразованные или забитые люди. Как любят определять на Западе – «неудачники», «лузеры». Однако мало кто знает, что, например, иеромонах Василий, зверски убитый вместе с иноками Трофимом и Ферапонтом, в мирской жизни был … выпускником факультета журналистики МГУ и мастером спорта.

Игорь Росляков, так звали его в миру, в свое время был капитаном(!) сборной МГУ по ватерполо и одним из ведущих игроков сборной СССР! Об этом практически никто не знал даже в самом монастыре, пока много лет спустя в Оптину не привезли пожелтевший номер «Известий», где на одной из фотографий Игорь Росляков победно держит в руках кубок чемпиона.

Однажды у иеромонаха Василия спросили о его самом заветном желании. Отец Василий ответил тогда: «Я хотел бы умереть на Пасху, под звон колоколов».

РУССКИЕ БОГАТЫРИ

О. Ферапонт (в миру Пушкарев Владимир Леонидович) в монастыре работал в столярной мастерской. Был человеком невероятной физической силы. Известно, например, что срочную службу в армии Пушкарев проходил в составе сил специального назначения — спецназе. Поговаривали, что имел даже «черный пояс». После окончания службы, он остался в армии по контракту и прослужил в общей сложности в рядах СА пять лет.

Монастырские старожилы помнят весьма примечательный случай, когда на о. Ферапонта напали трое панков-наркоманов, которые в начале 90-х годов постоянно тянулись в Оптину пустынь (одно время при монастыре даже стихийно сложилась настоящая община разного рода неформалов-хиппи-панков). Произошло это нападение на крыльце перед паломнической столовой и свидетелями его оказалось несколько десятков человек. Отец Ферапонт столь стремительно разбросал нападавших, что никто из окружающих не только не успел вмешаться, но даже осознать происшедшее.

Вместе с тем, это был человек столь тихий, кроткий, не привлекавший к себе внимание, что когда стало известно о его гибели, не все насельники монастыря смогли вспомнить о ком идет речь. Некоторые из хорошо знавших его людей сообщали о том, что инок предчувствовал скорую смерть. Так, например, будучи прекрасным плотником о. Ферапонт перед Пасхой неожиданно раздал свой лучший инструмент другим мастерам; когда его спрашивали для чего он это делает, о. Ферапонт либо отмалчивался, либо отвечал, что более плотничать ему не придется.

Погибший рядом с ним о.Трофим (в миру Татарников Алексей Иванович) до пострижения был моряком рыболовецкого флота.

В монастыре он почитался мастером на все руки, брался за все хозяйственные работы. Великолепно управлялся с трактором, который использовался для распашки монастырских огородов. Крепкий, высокий мужчина, он был с железом на «ты». Остались воспоминания о его недюжинной физической силе. Однажды он завязал узлом кочергу. Многие, знавшие его, вспоминали, что о. Трофим легко гнул пальцами гвозди; гвоздь-сороковку, например, он закручивал кольцом или винтом. Делал это он с досады, если молитва не шла.

На Руси физической силой удивить непросто — здоровых мужиков во все времена было немало — но подобную силу рук следует все же признать незаурядной даже по русским меркам.

ЗЛОВЕЩИЕ ЗНАМЕНИЯ

В ту известную теперь во всем мире Пасху 1993 года, когда пролилась кровь трех оптинских иноков: иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта, — были зафиксированы трагические знамение. Так, при уборке алтаря, перед самой Пасхой, когда работа просто кипела, у инока Филиппа, сорвался нож, которым он чистил подсвечник, и он поранил себе руку. Монах, зажимая рану, выбежал из алтаря: нельзя было допустить и падающей капли — при пролитии в святом месте крови алтарь пришлось бы освящать заново. Перевязывавший ему руку алтарник не удержался от сокрушения: «Что происходит?! За страстную седмицу – уже четвертая кровь в алтаре. То копие сорвалось при проскомидии, то еще какие-то раны. Что это – кровь в алтаре? К чему?» Теперь это, увы, стало понятным.

Многие потом вспомнили не менее зловещие предзнаменования на Пасху перед Чернобыльской катастрофой. Тогда в храмах гудел ветер, опрокидывая порой в алтарях даже…потиры – Чаши со Святыми Дарами! Как писал подвижник нашего времени схимонах Симеон (Кожухов, преставился в 1928): «С нами Бог говорит не разговорным языком, но показательно».

НЕЗРИМОЕ ЕДИНЕНИЕ НЕБЕС И ЗЕМЛИ

Удивительна связь между Церковью земной, еще воинствующей с врагом рода человеческого, и Церковью Небесной, уже победившей и торжествующей. В самую Страстную Субботу 1993 года, за день до ритуального убийства трех оптинских иноков, из Киева привезли частицы облачения священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого. Их раздали монастырской братии буквально за несколько часов до трагедии. В связи с этим, наверное, отнюдь не простым совпадением, а Промыслом Божием является тот факт, что к вере иеромонаха Василия, тогда еще студента факультета журналистики МГУ Игоря Рослякова, привела преподаватель журфака Тамара Владимировна Черменская. В ее семью он на правах друга вошел как-то просто и органично.

Так вот, сама Тамара Владимировна принадлежит роду Богоявленских – и является дальней родственницей … самого священномученика Владимира, частицы облачения которого незадолго до смерти как раз и получил иеромонах Василий. Удивительно, что передавали ему их в момент пения тропаря «Благообразный Иосиф, с древа снем пречистое тело Твое…» Именно этот тропарь, по свидетельству очевидцев, пел, идя на смерть, и священномученик Владимир (Богоявленский), которого чуть ли не за воротами Киево-Печерской Лавры расстреляли, а потом, еще живого, добили штыком коммунисты.

Не просто совпадением выглядит и то, что святитель Владимир, митрополит Киевский и Галицкий, стал ПЕРВЫМ (!) мучеником в огромном сонме новомучеников, которые пострадали от большевистского режима. В каком-то смысле, принявший мученическую кончину иеромонах Василий Оптинский тоже является первомучеником – но уже последних времен грядущего антихриста, при котором, согласно пророчествам, тоже потекут реки христианской крови. Слишком уж явно-ритуальным было убийство трех оптинских иноков.

Остается добавить, что в подмосковном Королеве давно уже стоит храм, который освящен… в честь священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого.

ДОРОГО ЯИЧКО… ПРОШЛОГОДНЕЙ ПАСХИ ХРИСТОВОЙ

Одна из послушниц, тогда еще работавшей журналисткой в Санкт-Петербурге, по приезде в знаменитую Оптину пустынь имела разговор с иноком Трофимом – одним из трех монахов, убиенных на Пасху 1993 года. Беседа состоялась в самый канун того Великого Праздника – непосредственно 17 апреля. Инок Трофим показал тогда еще только воцерковляющейся журналистке, не особо верящей в чудеса, освященное пасхальное яйцо, сохраненное им с прошлогодней Пасхи. При этом будущий преподобномученик (а то, что он рано или поздно будет прославлен в этом чине, думаю, нет сомнений) очень просто сказал ей, что завтра на разговение он съест это яичко, и тогда его собеседница убедиться, что оно абсолютно свежее. «Тогда поверишь?» – добавил инок Трофим, имея в виду веру в чудеса.

Так получилось, что перед самым убийством, спеша на звонницу, где и произошла трагедия, инок Трофим успел разговеться тем самым яичком. Но без журналистки. Однако последняя все-таки была извещена о чуде. В отчете патологоанатома говорилось о СВЕЖЕМ (!) яйце, съеденном монахом перед смертью. А чуть позже при съемке фильма «Оптинские новомученики» оператор, повествуя «картинкой» о последней трапезе убиенного монаха, заснял скорлупу того самого яйца, которое инок Трофим показывал журналистке из Санкт-Петербурга.

ЧУДЕСА НА МОГИЛАХ ИНОКОВ

Мученическая гибель наших современников повлекла за собой такую цепь разного рода чудес и знамений, что уместно говорить о мировоззренческом перевороте, который, возможно, она знаменует. Уже на 40-й день с момента убийства монахов на их могилах произошло первое исцеление человека, признанного медициной неизлечимо больным. И с той поры уже многие тысячи людей стали свидетелями явленных миру чудес. Многие вырезанные о. Ферапонтом кресты с течением времени стали мироточить. Ровно через год после гибели иноков обнаружилось и обильное мироточение крестов, поставленных на самих могилах.

На этих могилах отмечены многочисленные случаи исцеления страдающих неизлечимыми болезнями людей. Хотя не существует канонических молитв новомученикам, паломники отмечают чудесную помощь наркозависимым, которую дает обращение к о. Трофиму; а вот молитвенное обращение к о. Василию помогает в дороге.

Даже по православной религиозной традиции — весьма богатой примерами чудес и знамений — подобное представляется исключительным событием. Зафиксированы многочисленные чудеса, связанные с личными вещами погибших монахов. Крест о. Василия, перешедший после раздела его вещей иноку о. Ипатию, стал мироточить на 40-й день после гибели прежнего владельца. Начиная с 1993 г. случаи его мироточения отмечались неоднократно и зафиксированы как заявлениями очевидцев, так и видеосъемкой. Благоухающее миро собирается в целлофановый пакет и используется для помазания прихожан.

Явленные за прошедшие годы чудеса столь многочисленны и так убедительно свидетельствуют о Божественной благодати на всем, что связано с оптинскими новомучениками, что возможно, уже нынешнее поколение (т. е. современники убиенных) сможет увидеть причисление их к лику святых…

В свое время Святой Иоанн Кронштадский пророчествовал, что Россия не погибнет до тех пор, пока жив будет хотя бы один человек, готовый умереть за Господа Бога!

ИСТОРИЯ ИЗ ЖИЗНИ.... "ТАКА ЖИСТЬ!" ПРОЧИТАЙТЕ! ОТКРОЙТЕ ВСЮ ТЕМУ, ДОРОГИЕ МОИ! Баба Маня надумала помирать. Была пятница, обеденное время, похлебав пшённого кулешу, запив его молоком, она, утерев передником рот, глядя через стекло кухонного окна куда-то вдаль промолвила обыденным, бесцветным голосом: - Валькя! Пасля завтря помирать буду, в воскрясенье, аккурат пред обедней. Дочь её Валентина, передвигая на плите кастрюли на мгновенье замерла, потом резко, всем телом развернулась лицом к матери и села на табурет, держа в руках тряпку: - Ты что это надумала? - А время кончилася, всё таперича, пожила, будя. Подсобишь мяне помыться, одёжу новую из смертного узялка достань. Ну, ета мы пасля с тобою обсудим, хто хоронить будить, хто мяне могилку рыть станить, время пока есть. - Это что же, надо всем сообщить, чтоб успели приехать попрощаться? - Во-во, абязательна сообчи, говорить с имя буду. - Хочешь всё рассказать напоследок? Это верно, пусть знают. Старушка согласно покачала головой и опираясь на руку дочери засеменила к своей постели. Была она маленького росточка, сухонькая, личико - как печёное яблочко, всё в морщинах, глаза живые, блестящие. Волосы редкие, сивые, гладко зачёсанные собраны в пучок на затылке подхваченные гребешком и убраны под беленький ситцевый платочек. Хоть по - хозяйству она давно не занималась, но фартук - передник надевала по привычке, клала на него свои натруженные руки, с крупными, будто раскатанными скалкой кистями и пальцами, короткими и широкими. Шёл ей восемьдесят девятый год. И вот надо же, собралась помирать. - Мам! Я на почту дойду дам телеграммы, ты как? - Ничё, ничё, ступай с Богом. Оставшись одна, баба Маня призадумалась. Мысли занесли её далеко, в молодость. Вот она со Степаном сидит над рекой, грызёт травинку, он улыбается ей нежно так. Свадьбу свою вспомнила. Маленькая, ладненькая, в креп-сатиновом светлом платьице, вышла невеста в круг и давай плясать с притопом под гармонь. Свекровь, увидев избранницу сына, сказала тогда: - Чё проку от такой в хозяйстве, мелковата, да и родит ли? Не угадала она. Маша оказалась трудолюбива и вынослива. В поле, в огороде работала наравне со всеми, не угонишься за ней, много трудодней зарабатывала, ударницей была, передовичкой. Дом стали ставить, она первая помощница Степану подать – принести - поддержать. Дружно жили они с мужем, душа в душу, как говорят. Через год, уже в новой хате, родила Маша дочь Валюшку. Было дочке четыре года, и подумывали о втором ребёнке, как началась война. Степана призвали, в первые - же дни. Вспомнив проводы его на фронт, баба Маня судорожно вздохнув, перекрестилась, утерев влажные глаза фартуком: - Соколик мой родимай, уж сколь я по тебе горевала, сколь слёз пролила! Царствие табе нябеснае и вечнай покой! Скора свидимси, погодь маненько! Её мысли прервала вернувшаяся дочь. Пришла она не одна, а с местным фельдшером, что лечил почитай всё село. - Как Вы тут баба Маня, приболели? - Да ничё, не жалуюся пока. Он послушал старушку, измерил давление, даже градусник поставил, всё в норме. Перед уходом, отведя Валентину в сторону фельдшер, понизив голос сказал: - Видимо истощился жизненный ресурс. Это не доказано наукой, но кажется, старики чувствуют, когда уйдут. Крепись и готовься потихоньку. А что ты хочешь - возраст! В субботу Валентина искупала мать в бане, обрядила во всё чистое и та улеглась на свеже - застеленную кровать, вперив глаза свои в потолок, как бы примеряясь к предстоящему состоянию. После обеда стали съезжаться дети. Иван, грузный располневший лысоватый мужчина, шумно войдя в дом, занёс сумку гостинцев. Василий и Михаил, два брата близнеца, смуглые, черноволосые, носы с горбинкой, появились на пороге, приехав вместе на машине из города, с тревогой глядя в глаза сестре, мол, как она? Тоня, сильно раздобревшая, с благодушным лицом, свойственным полным людям, добралась на рейсовом автобусе из соседнего района, где жила с семьёй. И последней, уже ближе к вечеру на такси от станции, приехала электричкой - Надежда, стройная, рыжеволосая, директор школы из областного центра. С тревожными лицами, сморкаясь в платки, утирая слёзы они входили в дом, сразу проходя к матери, казавшейся маленькой и беспомощной на большой постели, целовали её и держа за руку спрашивали заглядывая с затаённой надеждой в глаза: - Мам, что ты удумала, ещё поживёшь, ты у нас сильная. - Была, да вся вышла,- отвечала баба Маня и поджав губы вздыхала. - Отдыхайтя покедава, завтря поговорим, не бойтеся, до обедни не помру. Дети с сомнением отходили от матери, обсуждая насущные вопросы друг с другом. Они, все, в общем - то не молоды уже, тоже часто прибаливали и были рады, что с мамой постоянно жила Валентина и можно спокойными быть за неё. Приехав к матери, по давно сложившейся привычке взялись помогать по хозяйству. Всё им было тут знакомое и родное, дом их детства. Михаил с Василием рубили дрова и складывали под навес, Иван таскал в бочку воду из колонки, Антонина отправилась кормить скотину, а Валентина с Надеждой занялись ужином. Потом на кухне, собравшись за большим столом, дети бабы Мани разговаривали вполголоса, а она, уставившись в белый потолок, как на экране увидела свою жизнь. Тяжко пришлось в войну, холодно, сурово и голодно. Ходила на поле весной выковыривала мелкие промёрзлые чёрные картофелины, оставшиеся с осени, тёрла их и жарила драники. Благо нашла в бане, на окошке небольшую бутылочку с льняным маслом. Когда-то, ещё до войны, после парилки смазывала загрубевшие ступни ног. Повезло! Стала по капельке добавлять на сковородку. А тот небольшой запас картошки, что был в погребе, берегла и не прикасалась. Как установились тёплые майские дни, посадила практически одними глазками, не могла большего себе позволить, как чувствовала, что война затянется, и горюшка ещё хлебнут. Черемшу собирала, щавель, лебеду, крапиву всё шло в пищу. Ребятишкам перешивала из своего, а как, через год после начала войны получила похоронку на Степана, то и из его вещей тоже. - А чё тута паделаишь, така жисть!- прервав ход своих воспоминаний, тяжело вздохнула баба Маня. Ближе к осени подкапывала картошку, варила её и наполнив горшки, утеплив старыми платками, прихватив малосольных огурчиков, зелёного лучку, ходила за пять вёрст на узловую станцию, выменивать у эшелонов на другие продукты и вещи. Соскучившись по домашней пище, проезжающие охотно менялись. Когда военный состав, глядишь, разживёшься тушёнкой, салом, а то и кусочек сахару получится, всё детям радость. Они худющие, бледненькие, встречают мать с надеждой в глазах. Как-то уже к концу войны надумала Маша купить козу. Порылась в сундуках и, достав неприкосновенное - мужний новый бостоновый костюм и своё выходное крепдышиновое платье, всплакнув над ними, прибавила к этому серебряные серёжки с бирюзой и картину с плывущими по озеру лебедями, отдала всё это богатство за молодую и строптивую козочку. Теперь у её детишек было молоко, как хорошо - то! Через месяц уже заметно повеселели ребята, румянец на щёчках появился. Да, намаялась она одна с детьми. То в школе проблемы, то болезни одолели. Васятка заболел ветрянкой и всех заразил. И смех, и грех, полный дом как лягушат истыканных зелёнкой, пятнистых детей. Ногу кто сломает, в драке голову расшибёт, за всех душа болела. Вспомнилось, ещё как кончилась война, да вернулись фронтовики, стали её мальчишки поругиваться матерком, да курить махорку втихаря, за сараями. Пришлось проявить характер. Зазвала обманом Ваню, Ваську да Мишу как - то в баню, будто подсобить надо, заперла изнутри и накормила табаком, едким самосадом. Орали, отплёвывались, но с тех пор ни - ни, не примечала, чтоб курили. А куда деваться, коль мужа нету. Боялась за них, страсть! То Ванечка заблудился в лесу, искали всем селом целый день, то Тося чуть не утонула, попав на реке в водоворот, а Мишу с аппендицитом еле успели до больницы довести, выходили, не помер. И опять судорожно вздохнув, подумала: - Така жисть! Шли годы, дети росли. К Маше сватались мужчины, вполне достойные были, да как детям скажешь? Начала было однажды разговор с ними, а ребята в один голос: - Зачем мужик в дом? Мы слушаемся, помогаем во всём, нам и так хорошо и дружно? Как скажешь им, что стосковалась по мужской ласке, что хочется быть слабой и зависимой, что мочи нет тащить всё на своих плечах, хоть часть бы проблем переложить, спрятаться за спину сильного человека, когда плохо. Но тут же посещали и другие мысли: - Вдруг забижать начнёт детей, ну его у бесу!- с этой мыслью сама и согласилась. А как стали подрастать, да вошли в свою пору, только держись! Бессонные ночи у окна в ожидании, свидания их, утирала горькие слёзы разочарования от избранников: - Не плач тяжало, не отдам даляко, хоть за курицу, да на свою улицу,- приобняв за плечи страдающую от неразделённой любви Надюшку, пыталась шутливой поговоркой утешить мать,- а чё горевать - то доча, всё перемелется, мука будить. А потом мальчишки её один за другим пошли служить в армию, провожала, вспомнив войну, плакала. Но, Слава Богу, все живые вернулись, окрепшие. Женились, вышли замуж и разлетелись из гнезда её дети, одна Валентина не устроила свою судьбу, при матери осталась. - Така она-жисть! Были у них в семье конечно и радости, куда без них. Воспитала детей достойными людьми и руки у всех золотые. Это ли не радость? Гордилась ими. Смежив веки тихо лежала баба Маня, мысли убаюкали её, перестали будоражить и пугать страшными картинами из далёкой жизни и она уснула под тихий разговор своих детей, которые продолжали обсуждать что-то на кухне. Наутро, после завтрака все собрались вокруг матери. Ей, чтобы было удобно, подложили пару подушек под спину. Обведя детей пристальным взглядом, как бы решаясь на что-то, баба Маня заговорила: - Проститя мяне за ради Бога, коль чё не так, робяты. Говорю, чтоб не осталось злобы аль обиды какой. Живитя меж собой дружна, помогайте, коль - чаво. Я - та уж скоро помру. Все, одновременно, возмутившись на её слова, замахали руками, но мать категорично остановила их: Хотитя, не хотитя, а как Господь скажить, так и будить. Наступила тишина. Переводя взгляд с одного на другого, баба Маня тихим голосом начала свой рассказ: - Как-то в начале войны, зимой, мы с Валюшкай сидели в избе, на печи, яна и говорить: - Мамка, штой - та стукаить в дверь и кричить хтой - та. Пошла, глянула. Батюшки - светы! Рябёнок ляжить на заваленке и орёть, а рядом ну никого нету. Я поглядела, поглядела, люта, стыла на улице, да и занясла яго в хату. Голоднай, посинел малец. Жваник сделала с хлеба в тряпочку, тёплай вадички дала, уснул. Мать так и не нашлася. Назвали мы дитё Ваняткой. Смышлёнай оказалси. Потом, где - та году в сорок втором, тяжёлая зима, марозная, на узлавой станции, возля шелону гляжу, сядить дявчонка годков пяток ей, почитай как моя Валькя. На узлах сидить, а мамки нету. Я с ёй подождала часа два, так она и не объявилася. Поспрашивала там - сям, никто не вядал. А дявчонка та щёки приморозила, побялели яны. Интерясуюсь, как звать, бьётся в слязах и молчить. Посля выяснилась - Тоня. Умная дявчонка, добрая. - А уж в сорок третьем привязли на полутарке в сяло дятей. Сказывали немцы разбомбили колонну, а вязли их в тыл. - Кто вазьмёть, осталось десятка два, в других сёлах разобрали, пожалейтя бабы ребятишков!- кричить предсядатель. А кто их будить брать, своих кормить нечем. Гляжу сидять, как воробушки два одинакавыя, близьнята, прижались друг к дружке, годка по два - три им будить. Глазишшы огромныя, плачуть. Говорю предсядателю: - Давай мяне записывай, Васятка да Миха, мои будуть, выдюжим, как ни то. Вот така жисть робяты. Дружные мальцы были, вязде вместе.Немного помолчав, передохнув баба Маня продолжила: - А Надейку - та я у пьянай мамьки её отбила. Жалко бабу запила с горя, што мужик погиб. Сама таскалась и яё таскала па пьянкам, да шинкам. А как я дявчонку забрала, яна и сгинула. Сказывали спялась да помёрла. Хлебнула малая горюшка, не враз оттаяла душой, да время лечить. В комнате установилась звенящая тишина, дети бабы Мани сидели, переглядываясь, не зная, что и сказать, ещё осмысливая услышанное. - Всё идитя, я устала, нямного посплю,- прекращая разговор решила баба Маня. - Мамочка, да как же это? Мы ж не знали!- в один голос загомонили все. - Идитя, идитя таперя,- настаивала баба Маня. Казалось, ей было неловко, она стеснялась услышать слова благодарности от детей, их недоумённые вопросы. Все вышли на кухню, стали обсуждать услышанное от матери, делиться своими впечатлениями после сказанного, припоминать то, что стёрлость за давностью лет, какие-то подсказки памяти, ощущения. Не чувствовали они себя чужими, тепло и уютно было им в этом доме и детство виделось счастливым. А если за жизнь и возникали вопросы, то мать однозначно всегда пресекала их словами: - Все мои, родныя, как один. Не дурите мне галаву, займитесь делам. На церковной колокольне ударили в колокол, призывая народ к обедне. Валентина тихо, на цыпочках зашла в комнатку матери желая укрыть потеплее одеялом. Та лежала, широко открытыми глазами глядя в потолок, на спокойном лице застыла счастливая улыбка. Преставилась. Елена Чистякова Шматко

Пасху в 1993 году праздновали 18 апреля. Это была вторая Пасха в моей жизни. И когда на ночной службе мы радостно кричали «Воистину Воскресе», даже представить себе было невозможно, какими страшными событиями она навсегда войдет в историю нашей Церкви.

В понедельник утром на Светлой неделе я сел в автобус и, как обычно, отправился на работу в соседний райцентр. У нас в городе все строительные организации тогда впали в состояние клинической смерти. Лишь за тридцать километров от дома удалось отыскать действующую стройку, где нужны были каменщики.

Вечером возвращался домой на том же скрипучем рейсовом автобусе. Вдруг, на выезде из города нас остановил самый настоящий блок-пост: грузовик, перекрывший полосу, два служебных уазика с мигалками, вооруженные сотрудники милиции. Сейчас такая картина вряд ли кого-то удивит, но в ту пору для нашей провинции это было невиданное зрелище.

В полупустой салон вошли двое милиционеров в бронежилетах. Один, с автоматом наперевес сразу же встал напротив прохода. Другой быстро прошел мимо перепуганных пассажиров, осматривая пустые сиденья. Потом подошел ко мне и велел предъявить документы. Ну, в общем-то, и неудивительно, что именно ко мне. Большой парняга, куртка рабочая с капюшоном, борода нестриженная, волосы длинные из-под черной вязаной шапки. Ежели у кого и проверять документы, то у такого - в первую очередь.

А я тогда неофит был оголтелый: в сумке - томик «Пролога в поучениях», в нагрудном кармане куртки небольшой деревянный складень - Спаситель, Богородица и святой Александр Невский. Я его в Оптиной Пустыни купил. Мотался туда каждый месяц, благо, от нас Пустынь всего в сотне километров.

И вот, когда милиционер спросил у меня документы, такая яркая мысль в голове прозвучала, будто голос чей-то услышал: «А покажи-ка ты ему вместо паспорта свой складень. Так и скажи, смиренно - вот мои документы, брат». И настолько эта мысль была соблазнительной, что у меня даже рука потянулась к карману, еле-еле остановил.

Сказал как есть - мол, нету паспорта, с работы еду домой. Милиционер в быстром темпе задал несколько простых вопросов: что за организация, фамилия начальника и главного инженера, адрес конторы? И как-то сразу стало мне ясно, что будь я не тем, за кого себя выдаю, расколол бы меня этот опер в десять секунд. Но я говорил правду. Милиционер выслушал мои ответы, еще раз осмотрел салон. Потом махнул рукой напарнику и вышел вместе с ним. Двери закрылись, автобус со скрипом тронулся с места.

Пришел домой. Еще раздеться не успел, слышу, тесть из комнаты зовет:

— Саша, ты в курсе, что в Оптиной монахов убили?

— Как убили?

— Какой-то мужчина зарезал ножом. Троих. Прямо на Пасху, после службы. Иди скорей, как раз по телевизору об этом говорят.

Через секунду я, как был - в одном сапоге — уже сидел рядом с тестем и слушал, как диктор в программе новостей рассказывает о случившейся оптинской трагедии.

А еще через несколько секунд с ужасом вспомнил, как только что в автобусе бес подсказывал мне предъявить милиционеру икону вместо паспорта. О том, что могло случиться, послушайся я его, даже думать не хотелось.

Через пару месяцев я в очередной раз приехал в Оптину Пустынь. Знаменитую монастырскую колокольню тогда лишь начали строить. Поэтому огромные колокола висели на звоннице, расположенной прямо на земле под навесом. До начала службы было около получаса. Я сел на лавочку рядом со звонницей и стал писать записки для поминовения.

Когда написал «об упокоении» имена родственников и ушедших друзей, решил помянуть и убиенных на Пасху монахов. Понятно, что тут их и так ежедневно всем монастырем поминают. А все же решил написать их имена тоже.

Аккуратно вывел «…иеромонаха Василия». Только начал писать «…инока Трофима», как вдруг раздался удар такой силы, что я от неожиданности чуть со скамейки не слетел. Это рядом на звоннице ударили в большой колокол к службе. Знаете, что чувствуешь, когда в четырех метрах от тебя внезапно звучит колокол весом в семь тонн? Вот и я до тех пор не знал.

Потихоньку пришел в себя, вспомнил - зачем я тут сижу и чем занимаюсь. Взял свою записку, ручку, продолжаю писать - «…инока Ферапонта». И тут же - второй удар. Опять чуть не падаю с лавки на землю.

И лишь спустя какое-то время дошло: их ведь здесь, вот на этой звоннице и убили, Трофима с Ферапонтом. А еще понял тогда, насколько тут в Оптиной все близко. Лавочки - к звоннице, прошлое - к настоящему, земля - к Небу.

Сегодня - годовщина праведной кончины убиенных оптинских монахов. Официальной их канонизации еще не было. Но уже много лет тысячи и тысячи людей едут поклониться их могилам. Сейчас над ними возведена красивая часовня. А я помню на этом месте три свежих холмика земли с деревянными крестами.

Святые мученики иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим, молите Бога о нас.